Мы повернули назад, двери арсенала были открыты настежь, на первом и на втором этаже было полно пьяных солдат и крестьян. Началась бойня; те, кому удалось бежать, скрылись в церкви. Я потерял свою лошадь. После этого побоища, принц Мюрат продолжал шествие, и мы прошли в нижний город, для того, чтобы пройти город и выйти на Калужскую дорогу.
       У Кремля я покинул принца, для того, чтобы выполнить мои приказы. Мой переводчик привел меня к магистрату, где я разместил своих жандармов, а потом проводил меня в замок. Должно быть, этот переводчик сказал что-то лестное обо мне, т.к. нам тут же предложили перекусить, и там, я впервые попробовал чай с ромом. Я расположился в доме русского генерала, со мной были четыре жандарма и переводчик. С гвардейцами я изучил подземную часть, а затем пришел во дворец. Там можно было легко заблудиться. Я выставил посты жандармов, еду им приносил человек, который меня так радушно принял. Я и мой гвардеец были приглашены в курительную комнату. Я не знаю, почему их так поразил мой головной убор, но они все уставились на него, и каждый хотел его потрогать.
       Я вернулся к гробницам царей. Я был поражен, увидев у подножия этого огромного памятника, колокол непомерных размеров. Мне рассказывали, что он упал с лесов и поэтому был водружен на этом месте. По окружности этот колокол был украшен и для того, чтобы его было видно, выложен вокруг кирпичами. Я вошел в захоронение царей и увидел колокол, который заменяет тот, о котором я только что говорил; он огромен; его язык - это что-то неслыханное. Тысячи имен выгравированы на нем.
       Прекрасная улица, идущая от Кремля окружена прекрасными дворцами. Эта часть города не была сожжена и стала нашим убежищем.
Когда я выполнил обязанности, предписанные мне, я ожидал императора, но напрасно; он не пришел. Он расположил свою штаб-квартиру в предместье; гвардия забрала все из дворца и отпустила моих четырех жандармов. Когда я проходил площадь Кремля, я увидел солдат, несущих меховые шубы и медвежьи шкуры; я остановил их, чтобы купить это. "Сколько стоит?" "Сорок франков". Я сразу же ее купил, заплатив цену, которую он просил. "А эта медвежья шкура?" "Сорок франков" "Вот, возьмите" Это было огромной удачей заполучить эти две бесценные вещи для меня. Я шел вместе со своими жандармами в дом русского генерала. Император пожелал ночью покинуть свою штаб-квартиру в предместье и переехал в Кремль, впоследствии там занялся пожар в двух нижних башнях. Должно быть, потребовалось много людей, для того, чтобы поджечь город во всех его частях одновременно. Мы узнали, что в этом приняли участие все преступники из тюрьмы; каждый человек отвечал за улицу и переходил от дома к дому, поджигая его. Нам пришлось скрываться на площадях и больших садах. Семьсот поджигателей были арестованы и с факелами в руках были приведены к Кремлю. Пожар становился более устрашающим из-за ветра, который срывал железо со сводов дворцов и церквей; все люди, войска оказались посреди огня. Ветер был ужасным, листы железа переносились ветром на значительные расстояния. В Москве было 800 противопожарных средств, но их все увезли.
       Около 11 часов вечера мы услышали пронзительные крики в саду и отправились узнать в чем дело. Мы увидели, как наши солдаты грабили женщин, сдергивая с них ожерелья и серьги. Мы прекратили грабеж. Здесь было около 200-300 женщин все со своими детьми на руках. В их глазах отражался ужас пожара горящего города, но я не видел, чтобы хотя бы одна из них проливала слезы.
16 сентября вечером император вынужден был удалиться из Москвы и устроиться в 4 верстах от города в Петровском замке. Армия также вышла из города и оставила его беззащитным против грабежей и пожаров. В Петровском император провел четыре дня, дожидаясь пока в Москве не прекратиться огонь. Он вернулся туда 20 сентября и снова занял нетронутый пожаром Кремль. Большой штаб был поселен в Кремле, а малый штаб, к которому я принадлежал, поместился около заграждения недалеко от Кремля. Я с двумя своими товарищами назначен был адъютантом к одному штабному полковнику, которому поручено было эвакуирование госпиталя.

       Мы все четверо со своими слугами (у одного только полковника их было трое) и лошадьми поселились в доме одной княгини. Полковник умел хорошо распоряжаться. Он посылал нас по госпиталям, но сам туда не заглядывал; он предпочитал оставаться дома и устраивать свои собственные дела. По вечерам полковник уходил в сопровождении своих трех слуг, запасавшихся свечами; узнав, что в церквах образа выступают рельефами на серебряных пластинках, он шел туда, приказывал снимать иконы, потом всех святых подвергал плавке и превращал их в простые слитки. Свое украденное добро он за банковые билеты продавал евреям. Это был грубый человек и притом самой непривлекательной внешности.
       Мы имели в своем распоряжении тысячи бутылок бордо, шампанского, тысячи фунтов сахара. Каждый вечер княгиня приказывала приносить нам четыре бутылки хорошего вина и сахар. Ее погреба были полны. Она часто нас навещала и говорила с нами хорошим французским языком. Однажды вечером полковник стал показывать нам свои покупки и свои хищения (обыкновенно он куда-нибудь уходил в это время со своими слугами). Показал, промежду прочим, и приобретенные им чудные меха сибирских лисиц. В свою очередь, я имел неосторожность показать свой соболий мех, и он потребовал от меня, чтобы я обменял его на шкурку сибирской лисицы. Пришлось уступить, так как я боялся его мстительности. Он имел варварство отнять у меня этот мех, только затем, чтобы продать его королю Мюрату за 3000 франков. Этот грабитель церквей позорил имя француза. Я помню, как потом он умер недалеко от Вильно, не перенеся морозов. Бог наказал его. Слуги полковника опустошили его карманы.
       Все больницы в Москве были под открытым небом. Русские и французы умирали вместе в этих зараженных местах. Каждое утро повозки нагружались мертвыми; и я видел, как их хоронили. С повозок их сбрасывали в ямы 20-ти футовой глубины. После того, как огонь угас, были пересчитаны уцелевшие дома; их было десять тысяч; а сожженных усадеб и церквей было более 500. Все, что от них осталось - это большие трубы и печи. Они были похожи на лес, который был срублен, и от которого остались только пни. Землю можно было пахать, т.к. на ней не осталось даже камня.
       Усадьбы, занимавшие половину города, с парками, ручейками и оранжереями, достаточно просторными для того, чтобы вмещать деревья значительной высоты, которые могли бы давать урожай к зиме. Это было одно из самых ценных мест Москвы. Потери нельзя было даже и сосчитать. Никто не мог представить более грустного зрелища.
       Моя тяжелая служба кончилась, и несколько дней после этого я отдыхал. Генерал сказал мне: "Я оставляю Вас при себе; больше Вы меня не покинете, обедать Вы будете за моим столом. Вы довольно уже помучились при очистке госпиталей. Отдохните". Приятно было состоять при таком генерале; только одна была у меня забота доставить корм своим лошадям, а затем приходилось еще похлопотать о столе. Обед генерала был на 12 кувертов, а так как его адъютант был немного ленив, то я сказал ему: "Не хлопочите больше, я позабочусь". В дом притекало все необходимое, у нас было достаточно провизии, чтобы провести здесь зиму, чтобы прокормить и себя и своих лошадей. Я не отказывался от выполнения своих обязанностей передать депешу тогда, когда подойдет моя очередь. Император получал сводки каждый день. Из Москвы он выслал трофеи, среди них крест с гробницы царя. Это было истинное зрелище, были воздвигнуты леса для, того, чтобы снять этот крест. Люди на нем был похожи на карликов. Этот крест был 30 футов высотой и был вылит из серебра. Все трофеи были упакованы и на больших повозках были отправлены генералу Клапареду с батальоном сопровождения, и впоследствии. Он и начал отступление первым. Евреи проинформировали наших солдат о тайнике, вырытом в земле. Их алчность только повредила несчастным людям. Никто в армии не остановил грабеж. Было печально наблюдать это.

       На 23 октября император дал приказ увезти его квартиру и всю его канцелярию и двигаться к Можайску. Приказание было выполнено с поразительной быстротой; все приготовления были закончены в какие-нибудь три часа. Мы возвратились к нашей княгине, там мы нашли прекрасных лошадей, которых держали спрятанными в погребе. Мы взяли себе двух лучших и велели сейчас же впрячь их в красивую повозку. Тем временем я запасался провизией, прежде всего, взял 10 голов сахара, большой ящик с чаем, изящные чашки и котел. Всю повозку загрузили провизией.
       В 3 часа мы вышли из Москвы. Но двигаться было невозможно: дорога была загромождена повозками, которыми в изобилии запаслись все наши грабители. В 12 верстах от Москвы мы услышали страшный взрыв. Толчок был таким сильным, что почва задвигалась под нашими ногами. Говорили, что под Кремлем было заложено 60 пороховых бочек с семью пороховыми приводами и горючими веществами, разложенными на бочках. Наши 700 поджигателей, забранные с трутом в руках, нашли здесь свою смерть. Все они были каторжниками.
На протяжении 50 верст стояли повозки. Когда мы добрались до нашей первой остановки, я уже достаточно намучился со своей тележкой: поэтому я приказал взвалить всю провизию на лошадей, а тележку сжечь. После этого мы могли уже двигаться свободно. С невероятными усилиями достигли мы главной квартиры в Можайске.
       Колонна повозок на протяжении 12 лье тянулась по дороге. К тому времени, когда я достиг нашего первого места привала, мне уже опостыл вид повозок. Всю провизию я переложил на лошадь и сжег повозку. После этого, мы были в состоянии проходить везде. Самым трудным было то, что мы, наконец, дошли до нашей штаб-квартиры за Можайском. На следующий день император вышел на поле сражения под Москвой и горько вздохнул, когда увидел мертвых, которые еще не были похоронены. 31 октября. В 4 часа дня мы достигли Вязьмы. 6 ноября наступила русская зима со всей своей суровостью. Император осуществлял частые марши посреди своей гвардии, следуя за каретой пешком, с тросточкой в руке; мы продвигались вдоль дороги с офицерами кавалерии. В деморализованном состоянии мы достигли Смоленска 9 ноября. Привалы скудно снабжались; лошади умирали от голода и холода, и когда мы приходили к какому-нибудь дому, они с жадностью поглощали солому. Мороз усиливался, было семнадцать градусов ниже нуля. Это вызвало большие потери в армии. В Смоленске и окрестностях было полно мертвых людей. Я старался заботиться о себе, как мог. Наши лошади падали на льду. Когда мы проходили какой то постоялый двор, я взял топор и отрубил подкову у своей лошади, чтобы она больше не скользила. Я приобрел небольшой чайник, для того, чтобы делать себе чай. Наконец мы достигли того места, где остановился император. Я разжег костер и посадил моего генерала напротив. Затем я положил снег в качан, чтобы растопить его. Какая же отвратительная вода получается из снега растопленного на костре! Когда вода закипела, я заварил чай и поломал сахар, получив несколько чашек замечательного напитка. Мы пили чай каждый день. Я не хотел заводить друзей, но три капитана в обмен на мой напиток предложили мне 10 голов сахару. Мы шли вместе до Вильно, и только смерть разлучила нас.